пустыне», руководствующийся «Фу-цзин» [55]. Лянь-тао рассердился. Он только взглянул на меня и перестал разговаривать. Я и не подозревал, что ему нельзя говорить таких вещей. Когда я увидел, что на его лице появилось выражение суровости и когда он выкурив подряд две сигареты, взялся за третью, я понял, что мне лучше уйти.
Его неприязнь ко мне продолжалось около трех месяцев. Вероятно потому, что во-первых, мы просто забыли о произошедшем и во-вторых, видимо потому, что «искренние дети» ему, изрядно надоели и он, почувствовав правоту моих слов, решил, что меня можно извинить. Таковы по крайней мере были мои собственные заключения.
Наше примирение произошло у меня дома после одной выпивки, когда он, охваченный грустью, опустив голову, сказал:
– Вспомню вот и кажется странным. Когда я шел к тебе, на улице мне попался крошечный ребенок, в руках у него была тростинка, направив ее на меня, он вдруг закричал: – «Убью!». А он едва только научился ходить…
– Это окружающая обстановка учит дурному, – сказал я и тотчас же раскаялся.
Лянь-тао, кажется, не обратил внимания на мои слова и продолжал усиленно лить вино и курить.
– Да, я и забыл спросить тебя, – стараясь переменить разговор, заметил я, – ты ведь нигде не бываешь. Как же это ты ко мне собрался? Мы знакомы уже больше полгода, а ты вот только первый раз у меня.
– Я как раз хотел сказать тебе, что если ты на днях придешь ко мне, то увидишь у меня и детей и взрослых, которые мне надоели. Они и на людей то не походят.
– Взрослые и дети, это кто же?
– Мой двоюродный брат и его сын. Хэ!.. Сынок такой же, как и папаша.
– Они что же, приехали повидать тебя?
– Он говорит, что приехал посоветоваться со мной. Видите ли, он хочет отдать своего сына мне на воспитание.
– A!. Тебе на воспитание! – удивленно воскликнул я, – но ты же еще не женат.
– Они знают, что я не женюсь. Но это не имеет никакого отношения к делу. Они просто хотят оттяпать у меня тот старый домишко в Хэньшишане. У меня кроме него, ничего нет, ты сам знаешь, что деньги сразу же расходятся, как только попадут ко мне в руки. Единственное, что у меня есть, это тот старый дом. У их же старика только и на уме, чтобы выгнать из дома старую служанку, которая живет там бесплатно.
Его рассудочность испугала меня и я успокаивающе сказал:
– По-моему, твои родственники не заслужили того, чтобы ты так о них думал. Они просто судят по старинке. Вот, например, в прошлом году, когда ты там плакал, они ведь все собрались около тебя и успокаивали.
– Когда мой отец умер, он оставил мне тот старый дом, а теперь они хотят, чтобы я переписал его на них. Когда плакал, обступили и успокаивали, говоришь… Он смотрел в сторону, как бы стараясь вспомнить.
– Главная причина в том, что у тебя нет детей. Отчего ты не женишься? Наконец, мне удалось переменить разговор и задать ему давно занимавший меня вопрос. В этот раз был самый подходящий случай. Он только удивленно посмотрел на меня, потом опустил взгляд на свои колени и продолжал курить. Так он и не ответил на мой вопрос…
Всякие докучливые мелочи не давали Лянь-тао покоя. B «москитных» газетках, люди, скрывавшиеся под всякими псевдонимами, стали нападать на него. В «ученых кругах» о нем начались разговоры, не похожие на те, которые бывали раньше. Нападки и сплетни были направлены прямо во вред ему. Причиной всех нападок на Лянь-тао были статьи, написанные им за последнее время. Жители города «S» больше всего не любили, когда кто-нибудь рассуждал смело. Если такой человек появлялся, ему все старались тайно вредить. Так уж там повелось… Лянь-тао сам, конечно, хорошо знал о таком порядке вещей. Весной я неожиданно узнал, что директор уволил Лянь-тао из школы. Это вызвало во мне протест, хотя во всем этом тоже не было ничего странного. Так повелось… Жители города «S» просто остались верны самим себе, в этом не было никакого особенного проявления зла с их стороны. В то время я был как раз занят своими личными делами. Я получил службу преподавателя школы и осенью должен был ехать служить в город Шаньян. За сборами у меня не оказалось свободного времени, чтобы навестить Лянь-тао.
Однажды, когда я проходил по главной улице, я вдруг остановился у лотка со старыми книгами. Взглянул, и не мог подавить своего удивления: На лотке были расставлены в ряд книги справочника к «Ши-цзи» [56], издательства «Цзи-гу-гээ. Это были книги Лянь-тао. Он любил книги, хотя и не был коллекционером. Такие книги он ценил, очень их берег и не мог бы легко расстаться с ними. Разве мог он за два, три месяца после того как потерял службу, дойти до этого? Хотя он очень легко тратил деньги, так что, пожалуй, в этом не было ничего удивительного. Не откладывая, я решил навестить Лянь-тао. Тут же на улице я купил бутылку шаосинского вина, два пакетика бобовых орех и две копченых рыбьи головы. Двери квартиры Лянь-тао были закрыты. Я крикнул два раза, ответа не было.
Я подождал в раздумье, потом еще раз громко крикнул и принялся стучать в дверь.
– Наверное, ушел, – сказала толстая старуха, бабушка ребятишек, высовывая седую голову из окна.
– Куда ушел? – спросил я.
– Да кто его знает! Подождите, он наверное, скоро вернется. Ему деваться некуда.
Я толкнул дверь и вошел в гостиную. Кругом был холод и запустение. Мебели в комнате осталось не много. Правду говорят, что иногда «один день отсутствия равен трем годам».
В книжных шкафах осталось только несколько иностранных книг, которые в городе «S» никому не были нужны. Круглый стол, стоявший раньше посредине комнаты, был все еще на месте. Только не было ранее окружавших его, разочарованных идеалистов, «беспорочных» учеников Лянь-тао и отвратительных, шумящих ребятишек. Была тишина и покой. Стол был покрыт толстым слоем пыли… Я опустил вино и свертки на стол, пододвинул стул и сел у стола, лицом к двери. Очень скоро дверь открылась и вошел человек, похожий на тень. Это был Лянь-тао. Выражение его лица было прежним.
– А ты здесь? Давно пришел? – Он был немного обрадован.
– Недавно, – ответил я, – а ты где был?
– Так, нигде… Просто гулял.
Лянь-тао пододвинул стул и сел у стола. Мы начали выпивать и заговорили о потерянной им службе. Ему, видимо, не хотелось говорить
